Чужеродный ум

Общее:

• Чужеродный ум убеждает тебя что он – это ты, и живя через тебя – он питается тобой. Ты просто не видишь его. Ум боится быть обнаруженным. Твои страхи – на самом деле его страхи.
• Ум провоцирует нас на негатив, самая калорийная для него пища/энергия.
• Ум вносит внутренний раскол и конфликты.
• Называется “черной тенью” у КК и Э. Толле.
• Ум останавливает эволюционное развитие человека.
• Избавление от ума – в осознанности и дисциплине – в Присутствии.
• Дети рождаются свободными и целостными, но с социализацией (воспитанием и подражанием) ребенок обретает Ум как у взрослых.

Экхарт Толле, “Новая Земля”

“Точно так же как любое другое существо, тело боли хочет жить, и оно выживет лишь в том случае, если ему удастся склонить тебя к отождествлению себя с ним. Тогда оно сможет подняться, взять тебя в оборот, “стать тобою” и жить через тебя. Оно нуждается в тебе для получения “пищи”. Оно будет подкармливать любые твои ощущения, резонирующие либо с его собственным видом энергии, либо с чем угодно еще, лишь бы это продолжало создавать дальнейшую боль в какой бы то ни было форме: в форме злости, деструктивизма, ненависти, горя, эмоциональной драмы, насилия и даже в виде болезни. Таким образом, когда тебя одолевает тело боли, оно создает в твоей жизни ситуацию, зеркально отражающую и возвращающую обратно к нему его собственную энергию, которой оно и питается. Боль питается только болью. Боль не может питаться радостью. Она не способна ее переварить.

Стоит телу боли завладеть тобой, как ты начинаешь хотеть еще больше боли. Ты становишься жертвой или преступником. Ты хочешь причинять боль или страдать от боли, или и то и другое одновременно. Между тем и другим нет существенной разницы. Разумеется, ты не будешь этого осознавать и поэтому будешь неистово спорить и ожесточенно твердить, что совсем не хочешь боли. Однако, присмотревшись пристальнее, ты обнаружишь, что твой мыслительный процесс и поведение организованы таким образом, чтобы продолжать и поддерживать эту боль в себе и других. Если бы ты был по-настоящему осознающим это, то ее модель растворилась бы, ибо желать больше боли — это безумие, ведь никто не является сознательно безумным. Тело боли, которое предстает в виде темной тени, отбрасываемой эго, в действительности очень боится света твоей осознанности. Оно боится быть обнаруженным. Продолжение его существования, так же как и существование живущего в тебе бессознательного страха перед болью, является следствием твоего бессознательного отождествления с ним и находится в полной зависимости от этого отождествления. Но если ты не смотришь на эту боль прямо, если ты не выносишь ее на свет своей осознанности, то снова и снова будешь оказываться вынужденным позволять ей вонзать в себя когти. Тело боли может казаться тебе опасным чудовищем, на которое ты не в силах бросить даже взгляд, но уверяю тебя, что это всего лишь нематериальный фантом, не способный устоять перед силой твоего присутствия.

Некоторые духовные учения констатируют, что, в конечном счете, вся боль — это иллюзия, и это правда. Вопрос лишь вот в чем: считаешь ли ты это своей правдой? Слабая вера не превращает это в правду. Хочешь ли ты испытывать боль до конца дней своих, продолжая твердить, что это иллюзия? Освобождает ли это тебя от боли? То, чем мы здесь занимаемся, — это поиск пути, каким ты можешь придти к постижению этой истины, так чтобы превратить ее в реальность своих ощущений. Тело боли не хочет, чтобы ты наблюдал его прямо и видел его таким, какое оно есть. В тот момент, когда ты его рассматриваешь, когда чувствуешь внутри себя его энергетическое поле, когда обращаешь на него свое внимание, твое отождествление с ним рассыпается. Открывается более высокий уровень сознания. Я называю его ПРИСУТСТВИЕМ. Теперь ты становишься очевидцем или наблюдателем тела боли. Это означает, что оно уже не может притворяться тобой и использовать тебя для пополнения своих сил. Это означает, что ты нашел свою собственную, самую большую внутреннюю силу и твердость. Ты получил доступ к силе момента Сейчас.

“Настоящая битва – это битва не с другим человеком или событием, а с деятельностью собственного ума, с множеством “я”. В действительности, только одно важно: быть или не быть здесь и сейчас. Часто единственное, чего от нас хочет Влияние “С” – это присутствия. Абсолют преодолел преграды, и }rn дало возможность остальным, мелким птахам, пройти следом.”

Бертон Р. САМОВСПОМИНАНИЕ.

Что происходит с телом боли, когда мы становимся настолько осознанными, что обретаем способность разрушить свое отождествление с ним?

Тело боли создается неосознанностью, осознанность же трансмутирует его в себя. Святой Павел превосходно выразил этот универсальный принцип:
“Всё становится видимым, будучи вынесенным на свет, и все, что бы ни было представлено свету, само становится светом”.
Так же как ты не можешь сражаться с тьмой, ты не можешь сражаться с телом боли. Подобные попытки будут создавать внутренний конфликт и, тем самым, создавать еще больше боли. Отслеживания вполне достаточно. Отслеживание тела боли подразумевает принятие его как части того, что есть в данный момент.”

---

Карлос Кастанеда “Активная сторона бесконечности”, Чёрные тени.

– Что же они обнаружили, дон Хуан? – спросил я.
– Они обнаружили, что у нас есть компаньон по жизни, – сказал он, чеканя слова. – У нас есть хищник, вышедший из глубин космоса и захвативший власть над нашими жизнями. Люди – его пленники. Этот хищник – наш господин и хозяин. Он сделал нас покорными и беспомощными. Если мы бунтуем, он подавляет наш бунт. Если мы пытаемся действовать независимо, он приказывает нам не делать этого.
…
– Ты благодаря лишь собственным усилиям достиг того, что шаманы древней Мексики называли «вопросом вопросов», – сказал он. – Я окольными путями подводил тебя к тому, что нечто держит нас в плену. Разумеется, мы пленники! Для магов древней Мексики это было энергетическим фактом.– Почему же этот хищник «захватил власть», как ты об этом говоришь, дон Хуан? – спросил я. – Этому должно быть логическое объяснение.– Этому есть объяснение, – ответил дон Хуан, – и самое простое. Они взяли верх, потому что мы для них пища, и они безжалостно подавляют нас, поддерживая свое существование. Ну, вроде того, как мы разводим цыплят в курятнике, они разводят людей в «человечниках». Таким образом, они всегда имеют пищу. Я почувствовал, что моя голова болтается из стороны в сторону. Я не мог выразить свое недовольство и огорчение, но дрожь моего тела выдавала их. Я трясся с головы до пят безо всяких стараний со своей стороны.– Нет, нет, нет, – услышал я свой голос. – Это бессмыслица, дон Хуан. То, что ты говоришь, – это нечто ужасное. Это просто не может быть правдой, ни для магов, ни для обычных людей, ни для кого.– Почему? – тихо спросил дон Хуан. – Почему? Потому, что это приводит тебя в бешенство?– Да, это приводит меня в бешенство, – отрезал я. – Это ужасно!– Ну, – сказал он, – ты еще не слышал всего. Подожди немного, посмотрим, каково тебе будет. Я собираюсь ошеломить тебя. Иначе говоря, я собираюсь подвергнуть твой рассудок массированной атаке, и ты не сможешь встать и уйти, потому что ты пойман. Не потому, что я держу тебя в плену, а потому, что нечто в твоей воле препятствует твоему уходу, в то время как другая часть тебя собирается прийти в настоящее неистовство. Так что возьми себя в руки! Во мне было нечто, что, как я чувствовал, жаждало сурового обращения. Он был прав. Я не покинул бы его дом ни за что на свете. Но все же мне совсем не была по вкусу та чушь, которую он нес.– Я хочу воззвать к твоему аналитическому уму, – сказал дон Хуан. – Задумайся на мгновение и скажи, как ты можешь объяснить противоречие между образованностью инженера и глупостью его убеждений и противоречивостью его поведения. Маги верят, что нашу систему убеждений, наши представления о добре и зле, нравы нашего общества дали нам хищники. Именно они породили наши надежды, ожидания и мечты по поводу успехов и неудач. Им мы обязаны алчностью и трусостью. Именно хищники сделали нас самодовольными, косными и эгоцентричными.– Но как же они сделали это, дон Хуан? – спросил я, несколько раздраженный его словами. – Они что, нашептали нам все это во сне?– Нет конечно, что за глупости! – с улыбкой сказал дон Хуан. – Они действовали куда более эффективно и организованно. Чтобы держать нас в кротости и покорности, они прибегли к изумительному маневру – разумеется, изумительному с точки зрения воина-стратега. С точки же зрения того, против кого он направлен, этот маневр ужасен. Они дали нам свой разум! Ты слышишь? .Хищники дали нам свой разум, ставший нашим разумом. Разум хищника изощрен, противоречив, замкнут и переполнен страхом того, что в любую минуту может быть раскрыт.– Я знаю, что несмотря на то, что ты никогда не голодал, – продолжал он, – ты беспокоишься о хлебе насущном. Это не что иное, как страх хищника, который боится, что его трюк в любое мгновение может быть раскрыт и еда может исчезнуть. Через посредство разума, который в конечном счете является их разумом, они вносят в жизнь человека то, что удобно хищникам. И таким образом они в какой-то мере обеспечивают свою безопасность и смягчают свои страхи.– Не то чтобы я не мог принять все это за чистую монету, дон Хуан, – сказал я. – Все может быть, но в этом есть нечто настолько гнусное, что не может не вызывать во мне отвращения. Оно побуждает меня возражать. Если правда то, что они пожирают нас, то как они это делают?Лицо дона Хуана озарилось широкой улыбкой. Он был доволен как ребенок.

Он объяснил, что маги видят человеческих детей как причудливые светящиеся шары энергии, целиком покрытые сияющей оболочкой, чем-то вроде пластикового покрытия, плотно облегающего их энергетический кокон. Он сказал, что хищники поедают именно эту сверкающую оболочку осознания и что, когда человек достигает зрелости, от нее остается лишь узкая каемка от земли до кончиков пальцев ног. Эта каемка позволяет людям продолжать жить, но не более того. Будто сквозь сон до меня доносились слова дона Хуана Матуса о том, что, насколько ему известно, только люди обладают такой сверкающей оболочкой осознания вне светящегося кокона. Поэтому они становятся легкой добычей для осознания иного порядка, в частности – для мрачного осознания хищника. Затем он сделал наиболее обескураживающее заявление из всех сделанных им до сих пор. Он сказал, что эта узкая каемка осознания является эпицентром саморефлексии, от которой человек совершенно неизлечим. Играя на нашей саморефлексии, являющейся единственным доступным нам видом осознания, хищники провоцируют вспышки осознания, после чего пожирают уже их, безжалостно и жадно. Они подбрасывают нам бессмысленные проблемы, стимулирующие эти вспышки осознания, и таким образом оставляют нас в живых, чтобы иметь возможность питаться энергетическими вспышками наших мнимых неурядиц. Очевидно, в словах дона Хуана было что-то столь опустошительное, что в этот момент меня в буквальном смысле стошнило.Выдержав паузу, достаточную для того чтобы прийти в себя, я спросил дона Хуана:– Но почему же маги древней Мексики, да и все сегодняшние маги, хотя и видят хищников, никак с ними не борются?– Ни ты, ни я не можем ничего с ними поделать, – сказал дон Хуан упавшим голосом. – Все, что мы можем сделать, это дисциплинировать себя настолько, чтобы они нас не трогали. Но как ты предложишь своим собратьям пройти через все связанные с этим трудности? Да они посмеются над тобой, а наиболее агрессивные всыплют тебе по первое число. И не потому, что они не поверят тебе. В глубинах каждого человека кроется наследственное, подспудное знание о существовании хищников. Мой аналитический ум напоминал йо-йо, чертика на резинке. Он то покидал меня, то возвращался, то покидал опять и снова возвращался. Все, что говорил дон Хуан, было нелепым, невероятным. И в то же время это было вполне разумным и таким простым. Это объясняло все противоречия, приходившие мне в голову. Но как можно было относиться ко всему этому серьезно? Дон Хуан толкал меня под лавину, которая грозила навсегда сбросить меня в пропасть.Меня захлестнула очередная волна ощущения угрозы. Она не исходила от меня, а составляла со мной одно целое. Дон Хуан проделывал со мной нечто таинственным образом хорошее и в то же время пугающе плохое. Я ощущал это как попытку обрезать приклеенную ко мне тонкую пленку. Его немигающие глаза смотрели на меня, не отрываясь. Наконец он отвел их и заговорил, не глядя больше в мою сторону.– Как только сомнения овладеют тобой до опасного предела, – сказал он, – сделай с этим что-нибудь осмысленное. Выключи свет. Проникни во тьму; рассмотри все, что сможешь увидеть.Он встал, чтобы выключить свет. Я остановил его.– Нет, нет, дон Хуан, – сказал я, – не выключай свет. Со мной все в порядке.Меня обуяло совершенно необычное для меня чувство – страх темноты. Одна мысль о ней стискивала мне горло. Я определенно знал о чем-то подспудно, но я ни за что на свете не коснулся 61,1 этого знания и не извлек бы его наружу.– Ты видел быстрые тени на фоне деревьев, – сказал дон Хуан, развернувшись в кресле. – Это прекрасно. Я хотел бы, чтобы ты увидел их в этой комнате. Ты ничего не видишь. Ты лишь улавливаешь мечущиеся картинки. Для этого у тебя хватит энергии.Я страшился того, что дон Хуан может встать и выключить, свет, и он так и сделал. Две секунды спустя я расхохотался. Я не только уловил эти мечущиеся картинки, но и услышал, как они жужжат мне на ухо. Дон Хуан рассмеялся вместе со мной и включил свет.– Что за темпераментный парень! – воскликнул он. – С одной стороны, ни во что не верящий, а с другой – совершеннейший прагматик. Тебе следовало бы разобраться с этой твоей внутренней борьбой. Не то ты надуешься, как большая жаба, и лопнешь.Дон Хуан продолжал уязвлять меня все глубже и глубже.– Маги древней Мексики, – говорил он, – видели хищника. Они называли его летуном, потому что он носится в воздухе. Это не просто забавное зрелище. Это большая тень, мечущаяся в воздухе непроницаемо черная тень. Затем она плашмя опускается на землю. Маги древней Мексики сели в лужу насчет того, откуда она взялась на Земле. Они полагали, что человек должен быть целостным существом, обладать глубокой проницательностью, творить чудеса осознания, что сегодня звучит всего лишь как красивая легенда. Но все это, по-видимому, ушло, и мы имеем теперь трезвомыслящего человека.Мне захотелось рассердиться, назвать его параноиком, но мое здравомыслие, всегда готовое взять на себя управление, вдруг куда-то исчезло. Что-то во мне мешало задать себе мри любимый вопрос: а что, если все это правда? В ту ночь, когда он говорил мне это, я нутром чуял, что все, что он говорит, – правда, и в то же время с такой же силой чувствовал, что все им сказанное – сама абсурдность.– Что ты говоришь, дон Хуан? – еле смог спросить я.Мне стиснуло гортань, и я с трудом мог дышать.– Я говорю, что то, что выступает против нас, – не простой хищник. Он весьма ловок и изощрен. Он методично делает нас никчемными. Человек, которому предназначено быть магическим существом, уже не является таковым. Теперь он простой кусок мяса. Заурядный, косный и глупый, он не мечтает больше ни о чем, кроме куска мяса.Слова дона Хуана вызывали странную телесную реакцию, напоминавшую тошноту. Меня словно бы вновь потянуло на рвоту. Но тошнота эта исходила из самых глубин моего естества, чуть ли не из мозга костей. Я скорчился в судороге. Дон Хуан решительно встряхнул меня за плечи. Я почувствовал, как моя голова болтается из стороны в сторону. Это сразу успокоило меня. Я более или менее обрел над собой контроль.– Этот хищник, – сказал дон Хуан, – который, разумеется, является неорганическим существом, в отличие от других неорганических существ, невидим для нас целиком. Я думаю, что будучи детьми, мы все-таки видим его, но он кажется нам столь пугающим, что мы предпочитаем о нем не думать. Дети, конечно, могут сосредоточить на нем свое внимание, но окружающие убеждают их не делать этого.– Все, что остается людям, – это дисциплина, – продолжал он. – Лишь дисциплина способна отпугнуть его. Но под дисциплиной я не подразумеваю суровый распорядок дня. Я не имею в виду, что нужно ежедневно вставать в полшестого и до посинения обливаться холодной водой. Маги понимают под дисциплиной способность спокойно противостоять неблагоприятным обстоятельствам, не входящим в наши расчеты. Для них дисциплина – это искусство, искусство неуклонно противостоять бесконечности, не потому, что ты силен и несгибаем, а потому, что исполнен благоговения.– И каким же образом дисциплина магов может отпугнуть его? – спросил я.– Маги говорят, что дисциплина делает сверкающую оболочку осознания невкусной для летуна, – сказал дон Хуан, внимательно всматриваясь в мое лицо, как будто стараясь разглядеть в нем какие-либо признаки недоверия. – В результате хищники оказываются сбиты с толку. Несъедобность сверкающей оболочки осознания, как мне кажется, оказывается выше их понимания. После этого им не остается ничего, как только оставить свое гнусное занятие.– Когда же хищники на какое-то время перестают поедать нашу сверкающую оболочку осознания, – продолжал он, – она начинает расти. Говоря упрощенно, маги отпугивают хищников на время, достаточное для того, чтобы их сверкающая оболочка осознания выросла выше уровня пальцев ног. Когда это происходит, она возвращается к своему естественному размеру. Маги древней Мексики говорили, что сверкающая оболочка осознания подобна дереву. Если ее не подрезать, она вырастает до своих естественных размеров. Когда же осознание поднимается выше пальцев ног, все чудеса восприятия становятся чем-то само собой разумеющимся.– Величайшим трюком этих древних магов, – продолжал дон Хуан, – было обременение разума летуна дисциплиной. Они обнаружили, что если нагрузить его внутренним безмолвием, то чужеродное устройство улетучивается, благодаря чему тот, кто практикует это, полностью убеждается в инородности разума, которая, разумеется, возвращается, но уже не такая сильная, после чего устранение разума летуна становится привычным делом. Так происходит до тех пор, пока однажды он не улетучивается навсегда. О, это поистине печальный день! С этого дня тебе приходится полагаться лишь на свои приборы, стрелки которых оказываются практически на нуле. Никто не подскажет тебе, что делать. Чужеродного разума, диктующего столь привычные тебе глупости, больше нет.– Мой учитель, нагваль Хулиан, предупреждал всех своих учеников, – продолжал дон Хуан, – что это самый тяжелый день в жизни мага, ведь тогда наш реальный разум, вся совокупность нашего опыта, тяготевшая над нами всю жизнь, становится робкой, неверной и зыбкой. Мне кажется, настоящее сражение начинается для мага именно в этот момент. Все, что было прежде, было лишь подготовкой. Меня охватило неподдельное волнение. Я хотел узнать об этом больше, но что-то во мне настойчиво требовало, чтобы я остановился. Оно наводило на мысли о неприятных последствиях и расплате; это было что-то вроде Божьего гнева, обрушившегося на меня за то, что я вмешиваюсь в нечто, сокрытое самим Богом. Я сделал титаническое усилие, чтобы позволить своему любопытству взять верх.– Ч-ч-что ты подразумеваешь под «нагрузкой разума летуна»? – услышал я свой голос.– Дисциплина чрезвычайно нагружает чужеродный разум, – ответил он. – Таким образом, с помощью своей дисциплины маги подавляют чужеродное устройство.Утверждения дона Хуана сбили меня с толкну. Я решил, что он либо явно ненормален, либо говорит нечто столь душераздирающее, что у меня внутри все похолодело. Вместе с тем я заметил, насколько быстро я вновь обрел способность отвергать все им сказанное. После мгновенного замешательства я рассмеялся, как будто дон Хуан рассказал мне анекдот. Я даже слышал свой голос, говоривший: «Дон Хуан, дон Хуан, ты неисправим!»Дон Хуан, казалось, понимал все, что со мной происходит. Он качал головой и возводил очи горе в шутливом жесте отчаяния.– Я настолько неисправим, – сказал он, – что собираюсь нанести по разуму летуна, который ты в себе носишь, еще один удар. Я хочу открыть тебе одну из самых необычных тайн магии. Я расскажу тебе об открытии, на проверку которого магам потребовались тысячелетия.Он взглянул на меня и ухмыльнулся.– Разум летуна улетучивается навсегда, – сказал он, – когда магу удается подчинить себе вибрирующую силу, удерживающую нас в виде конгломерата энергетических полей. Если маг достаточно долго будет сдерживать это давление, разум летуна будет побежден. И это как раз то, что ты собираешься сделать – обуздать энергию, удерживающую тебя как целое.Я отреагировал на это в высшей степени необъяснимым образом. Что-то во мне буквально вздрогнуло, как будто получив удар. Меня охватил необъяснимый страх, который я тут же связал со своим религиозным воспитанием.Дон Хуан смерил меня взглядом.– Ты испугался Божьего гнева, не так ли? – спросил он. – Успокойся. Это не твой страх; это страх летуна, ведь он знает, что ты поступишь в точности так, как я тебе говорю.Его слова отнюдь не успокоили меня. Я почувствовал себя хуже. Судорога буквально корежила меня, и я ничего не мог с ней поделать.– Не волнуйся, – мягко сказал дон Хуан. – Я точно знаю, что эти приступы пройдут очень быстро. Разум летуна не столь силен.Как и предсказывал дон Хуан, через какое-то мгновение все закончилось. Сказать, в который уже раз, что я был сбит с толку, значило бы не сказать ничего. Со мной впервые, будь то в связи с доном Хуаном или нет, было так, что я буквально не мог понять, где верх, а где низ. Я хотел встать с кресла и пройтись, но был насмерть перепуган. Меня переполняли разумные суждения и одновременно детские страхи. Меня прошиб холодный пот, и я глубоко задышал. Откуда-то всплыла душераздирающая картина: мечущиеся черные тени, заполонившие все вокруг меня.Я закрыл глаза и опустил голову на подлокотник кресла.– Не знаю, что и делать, дон Хуан, – сказал я. – Ты сегодня просто разбил меня наголову.– Тебя терзает внутренняя борьба, – сказал дон Хуан. – В глубине души ты согласен, что не в силах спорить с тем, что неотъемлемая часть тебя, твоя сверкающая оболочка осознания, готова служить непостижимым источником питания столь же непостижимым существам. Другая же часть тебя всеми силами восстает против этого.– Подход магов, – продолжал он, – коренным образом отличается тем, что они не чтут договоренности, в достижении которой не принимали участия. Никто никогда не спрашивал меня, согласен ли я с тем, что меня будут пожирать существа с иным осознанием. Родители просто ввели меня в этот мир в качестве пищи, такой же, как они сами, вот и все.”

---

Keтлин Риордан

ГУРДЖИЕВ

СИСТЕМАТИЧЕСКОЕ ИСКАЖЕНИЕ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ В ОБЫЧНОМ БОДРСТВУЮЩЕМ СОСТОЯНИИ

Согласно Гурджиеву, обычный человек переживает мир таким образом, что он доволен
своим положением, получает определенное количество удовольствия и наслаждения и
находит сносной жизнь без движения и самореализации. Это чувство
самоудовлетворения сохраняет человека от усилий к достижению высших уровней
сознания и обеспечивает таким образом то, что продолжает служить непосредственной
цели природы — передаче энергии от высших областей луча творчества к его
разворачивающемуся концу — Луне. Это происходит в результате действий “особого
рода органа с таким свойством, что, во-первых, они воспринимают реальность шиворот-
навыворот и, во-вторых, что каждое повторное впечатление извне кристаллизует в них
данные, которые порождают факторы для вызывания в них удовольствия и
наслаждения…” /Гурджиев, 1950/.

Этот орган он назвал Кундабуфером. Кундабуфер был удален, но его действие
затянулось; его осадок произвел нечто вроде “усыпления людей”, что заставило их
забыть об ужасах человеческой морали, отсутствия у человека воли и контроля, что
помогает людям давать рациональные объяснения и лгать себе относительно своего
состояния и так неверно воспринимать мир, что они содрогаются, когда мышь пробегает
мимо, но не чувствуют страха /потому что даже не думают об этом/ от перспективы
своей собственной смерти.

Действия Кундабуфера являются таким серьезным препятствием к самореализации, что
Ваалзебуб говорит внуку:
“Единственное средство теперь для спасения существ на планете Земля — внедрить в них
новый орган, подобный Кундабуферу, но на этот раз с такими свойствами, чтобы
каждый из несчастных чувствовал и осознавал неизбежность своей собственной смерти,
а также смерти всех, на ком останавливаются его глаза и внимание” /Гурджиев, 1950/.

Каждое человеческое существо, согласно Гурджиеву, рождается с сущностной природой. (Истинный разум человека у КК).
Эта “сущность” не является чистой, пустой или аморфной массой, хотя на ней и
отпечатываются все влияния жизненных переживаний. Это реальная личная
индивидуальность со своими собственными тенденциями и предрасположениями, и она,
если не подавляется, вырастает в сознающего себя взрослого. Однако, фактически
каждый из нас, подобно сыну короля, принцу Дхату, в древней суфийской аллегории,
приходит к ОСТАНОВКЕ, которая является обычным бодрствующим состоянием, и
забывает свое происхождение и судьбу /Шах, 1957/.

Когда человек освобождается от своего разума, – сказал он нечто непостижимое для меня, – то интерпретация данных органов чувств больше не является сама собой разумеющейся. Все его тело начинает воспринимать, тело, как набор энергетических полей. Самой важной частью такой интерпретации является участие энергетического тела, энергетического двойника обычного тела, энергетической конфигурации, которая является зеркальным отражением тела, как светящейся сферы. Взаимодействие между двумя телами выражается в интерпретации, которая не может быть плохой или хорошей, правильной или неправильной, а является неделимым элементом, который имеет ценность только для тех, кто совершает путешествия в бесконечность. Дон Хуан, а почему это не может иметь ценности в нашей обычной жизни? – спросил я. – Потому что в тот момент, когда объединяются две стороны человека, его тело и его энергетическое тело, происходит чудо свободы. Маги говорят, что в этот момент мы понимаем, что по непостижимым для нас причинам нас, наше путешествие по осознанию было ПРЕРВАНО. Это прерванное путешествие начинается вновь с момента объединения.
| https://chaparral.space/wiki/Книга_навигации

Ребенок действует таким образом, который отражает истину его бытия. Он не
манипулирует, он действует с доброй верой, как она есть. Но когда начинается
социализация, начинает формироваться личность. Ребенок привыкает к оттенкам своего
поведения. Это обучение происходит отчасти благодаря намеренному обучению, а
частично благодаря природной тенденции к подражанию. Как естественное следствие
долгого периода социальной зависимости человека и отсутствия инстинктивных
принуждений, которые есть у животных, мы приобретаем привычки, роли, вкусы,
предпочтения, понятия, предубеждения, предрассудки, желания и чувства
необходимости — которые все отражают содружество и культуру миллионов, и не имеем
необходимых природных стремлений и склонностей. Все это составляет личность.
В миру, устроенном лучше, чем наш, приобретенные привычки личности были бы
полезны человеку, его сущностной природе, так как помогли бы ему действовать
адекватно в той социальной среде, которая его окружает. К несчастью, обычный человек
теряет способность использовать личность для выполнения желаний сущности. То, что
является сущностным в нем, в наших условиях имеет возможность проявить себя только
в простейшем инстинктивном поведении и примитивных эмоциях, остальное его
поведение контролируется и обуславливается, как мы видели, случайным движением
какого-либо “я”, которые и составляют его личность. А личность может иметь, а может и
не иметь сходства с сущностью.

Люди, которые живут ближе к природе, могут развиваться таким образом, что личность
у них является небольшой частью или пассивным элементом в их психологической
структуре; но такие люди являются редким исключением в мире, в котором каждый
взрослый почти целиком доверяется личности во всем, что бы она ни делала в жизни: в
общественном поведении, в личных отношениях, фактически во всех аспектах
повседневного существования. У большинства людей личность является активной, а
сущность — пассивной: личность определяет их оценки и веру, профессию, религию и
философию жизни. Личность , а не сущность отвечает на многочисленные вопросы книг
и статей, которые заполняют библиотеки мира, что очень мало говорит о сущности;
личность создает большую часть видимого искусства; она говорит о высоких чувствах
государственных деятелей. Личность даже создает Бога и молится на свое создание.
Сущность это то, что является собственно человеком. Личность — это то, что не является
его собственным, что может быть изменено при изменении условий или может
измениться под гипнозом, с помощью наркотиков или особых упражнений. Гурджиев
показывал это своим первым ученикам еще в России, постепенно лишая их личностей в
присутствии всей группы

/Успенский, 1949/.

Те, кто немного знаком с
психоделическими лекарствами, могут понять, как с их помощью можно иметь
переживание сущности в себе или наблюдать ее проявление в других; некоторые
психотропные вещества ненадолго анестезируют личность, позволяя проявляться
сущности без искажений.

Все это, однако, говорит о том, что сущность человека всегда благородна и прекрасна, в
то время как его личность является чуждой коркой, бесполезной культурной оболочкой.
Согласно Гурджиеву, “обычно сущность человека является либо примитивной, дикой и
детской, либо еще просто глупой” /Успенский, 1949/.

У многих людей сущность в
действительности мертва, хотя они продолжают жить видимой нормальной жизнью.
Развитие сущности к зрелому возрасту — когда она заключает в себе все, что есть
истинного и реального в бытие человека — зависит от работы над собой, а работа над
собой зависит от равновесия между относительно здоровой сущностью и личностью,
которая не является несокрушимо тяжелой /об этом говорится в евангельской притче “о
богатом человеке, который не может попасть на Небо”/. Они обе, и личность и сущность,
необходимы для саморазвития, так как без личности не будет желания достичь высших
состояний сознания, не будет неудовлетворенности повседневным существованием, а
без сущности не будет основания для развития.